Да, здесь была ОНА.

 

Он познакомился с этой девушкой в трамвае, когда возвращался из университета. Сергей, как всегда, помог ему перейти проезжую часть и подняться на ступеньку его маршрутного вагона. Потом был знакомый размеренный стук колес. Он всегда забывается под этот стук, упорядочивая мысли. Информация, полученная на лекциях в этот день, систематизируется, ложась алгоритмами по своим сотам. Если вдруг всплывают нестыкующие-ся, не находящие своей ячейки, факты или цитаты, он сначала как бы отодвигает их в сторону, а потом, после окончательного разгребания всего "вороха", аккуратно берется за них. Порой некие информационные ниточки, как золотые прожилки в монолитах смешанных пород, сверкают чем-то значительно солнечным, не позволяя забыть о себе, приковывая внимания. Он знал, что если пойдет на поводу этих чувств, то заблудится. Новая яркая идея, как правило, завораживает и уводит за собой в мир фантазий настолько, что можешь потерять огромный пласт за весь день полученных знаний. Такое у него случалось. Поэтому он приучил себя откладывать такое "на потом", на тот период, когда, вернувшись в "общагу", он сможет, сев за свой брайльский прибор, перенести в тетради все накопившееся в голове. Лишь потом, после этого, можно, расслабившись, отдаться полету размышлений в фантастическом мире свежих идей.

Вообще ему нравилось фантазировать. Размышлять. Анализировать всплывшую проблему. Формировать из нее вопросы, которые, как тропинки, уводили в туман неизведанного: к новым проблемам, новым загадкам. Причем ему никто не мог помешать в этот момент. Соседи по комнате — зрячие ребята — смотрели телевизионные сериалы, слушали "отпадную" музыку. Часто играли в карты. Порой они пытались завлечь и его. "Послушай, но ведь тебе же должно быть интересно!" Он не мог объяснить им, что ему это интересно иначе, не как им! Что он приговорен слышать то, чего никогда не услышат они. Чувствовать то, чего не дано им почувствовать. Ощущать... И все это лишь потому, что ОН НЕ МОЖЕТ ВИДЕТЬ. Но если разобраться, то он не может видеть лишь того, что видят они. Он видит. Но видит свое. Видит то, что опять же не суждено увидеть им... И слава Богу!

В этот вечер он, как обычно, ехал в своей "четверке", наводя порядок в сотах своей памяти. И все шло бы как всегда размеренно, если бы не этот таинственный запах.

Размеренно. Именно на это слово она обратила внимание. "Размеренно"? Ты обвинил меня в том, что я нарушила твою размеренную жизнь? Ты хотел казать "обычную"! Он попытался ей объяснить, что для него непонятно слово "обычность". Он каждую минуту своей жизни сталкивается с новыми ощущениями. С букетами, с ворохами новых ощущений, звуков, запахов... И чтобы не потеряться в их лабиринтах, он создал себе внутреннего дирижера. Или, точнее казать, координатора, который ведет его среди ватных, туманных стен неизвестного, выискивая в них маячки знакомого, на что можно сориентироваться, оберегая от отвлекающих ярких посторонних всплесков, которые, по сути, и несут основную опасность, дезориентируя его в пространстве. Этот дирижер-координатор делает его пестрый запутанный и потому очень опасный мир размеренным, то есть пригодным для разумного существования в нем.

— Значит, тогда в трамвае твой дирижер заснул? — засмеявшись, спросила она...
— Нет, он никогда не спит, — поправил он. — Скорее, он поступил правильно, направив мое внимание на твой запах.
— Но ты же говоришь, что я тебя вывела из размеренного состояния.
— Да, но я счастлив, что это случилось. Да, ты разрушила мой хрупкий мир, который мы с мамой создавали семнадцать лет. Но ты открыла другой, пока что неведомый для меня, но именно поэтому, и влекущий мир.
— Как это вы с мамой его создавали?
— Понемножку, по кирпичику. Вместе пытались определить, какой цвет у буквы "А", какой — у буквы "Р", у буквы "Ш". Гораздо легче на цвета разбились семь нот. Разбились, а потом начали сливаться в различные цветовые композиции. Поэтому научиться музицировать для меня оказалось проще, чем сочинять рассказы.
— Это почему?
— Неужели ты не понимаешь? Мне было трудно представить образы того, чего я никогда не видел. Именно поэтому я не любил поначалу книг. Мне было непонятно, о чем там рассказывалось. Я терялся, запутывался в событиях, героях и их взаимоотношениях.
— А мама? Все равно продолжала тебе читать?
— Да она не знала о моей проблеме. Ей казалось, что мне нравится слушать содержание. А мне нравилось слушать ее голос, ее интонацию. Порой она так увлекалась, что, забыв обо мне, своем слушателе, начинала плакать над содержанием. Только благодаря этому, я и научился понимать книги.
— Это как?
— Да так, просто однажды, отчаявшись разобраться в смысле, я спокойно сидел и наслаждался интонацией. И вдруг, когда мамин голос надорвался, я почувствовал, что по щеке у меня прокатилась слеза. Я заплакал вместе с ней. С этого мгновения я стал иначе относиться к речевым текстам. Я понял, что нужно их не анализировать, а впитывать. Позднее, благодаря книгам я начал разбираться в сложном мире людских взаимоотношений.

Ей было интересно его слушать. Но это - не главное. Он привык к тому, что его ценили как собеседника. Ей было не просто интересно его слушать, она что-то брала от него. Он ощущал, что, рассказывая о себе, своей маме, своей учебе, жизни, он будто бы что-то отдавал ей от себя. Чем было это "что-то", он не мог определить. Ибо это ощущение он испытывал впервые.

Когда-то там, в маленьком родном городке он уже испытывал некую энергетическую связь с одним человеком, тогда это была его мать. Он чувствовал тепло, заботу, необъяснимую радость. Привязанность. Как всего этого ему не хватало здесь, в Свердловске, куда он приехал учиться, и где он спустя полгода узнал о смерти мамы, попавшей под автомашину.

В принципе и чувства-то те, из детства, он ощутил лишь после того, как случилась эта страшная потеря. Он ощутил то, чем жил, после того, как этого не стало. Что именно тогда спасло его от самоубийства, уже не помнится. Слишком пестрым и жгучим был тот период жизни. Спасение пришло изнутри. Просто осознал, что помочь себе сможет только сам. Понял, что летальный исход — это простейшие из простейших путей в жизни. И даже не путь, а просто ЧЕРТА, которая всегда рядом, вот она, слева, ты можешь перешагнуть ее в любую минуту, когда захочешь. С тех пор, обозначившись, эта ЧЕРНАЯ ЧЕРТА навсегда зафиксировалась в его подсознании, зияя своим бесконечным приглашением. Через некоторое время он привык к ней и стал воспринимать как неизменный атрибут своего пестрого многогранного мира. А по сути, он даже нуждался в ней. Ее присутствие уравновешивало присутствие другого страшного обитателя его мира — ОДИНОЧЕСТВА, предоставляя дежурный шанс покончить с ним.

Вдвоем с этой черной чертой он научился самостоятельности. Он получил возможность сравнивать оттенки образов, событий, пестрящих в его жизни с идеальным ЭТАЛОНОМ — абсолютной чернотой. Это дисциплинировало. Помогло тоньше разобраться в окружающих, помогло легче переносить обиды и удары, сдержанней встречать радости и подарки судьбы.

И вот теперь, находясь рядом с этой девушкой, его вдруг вновь посетило чувство общности. Опять открылось нечто вроде канала. Но канала другого, не того, что в детстве. Если тогда он по нему получал тепло, то сейчас он ощущал, что может кого-то согреть сам. Да! Как это ни удивительно. Он, СЛЕПЕЦ, оказывается, может быть кому-то очень нужен. Он может кому-то оказать помощь, поддержку. Он - МУЖЧИНА!

Он держал в своей руке ее хрупкую тонкую руку, чуть прохладную, но чудовищно нежную. Руку, которая сосала из него тепло. Он чувствовал это. Его жар сочился через поры и как губкой, впитывался ее телом. Он наслаждался новым для него ощущением.

Она ничего не рассказывала о себе. Расспрашивала. Интересно ли ей было его слушать? Пожалуй, да, но это - не главное. Он чувствовал, что она слушала его не как другие: из чувства голого любопытства к необычному образу жизни, из желания научиться чему-то в этой жизни или узнать что-то новое о других людях... Нет, она слушала его так, как никто никогда не слушал. Она не слушала его. Да, она не слушала его, потому что все время, пока он рассказывал о себе, она думала о чем-то своем. И он чувствовал это. Она задавала вопросы, переспрашивала, смеялась, в общем, живо поддерживала нить разговора, но при этом ее мысли все время были направлены вовнутрь себя.

— А о чем ты думал, когда коснулся меня в трамвае, тогда, в первый день нашего знакомства?
— Так, анализировал лекционный материал. А коснулся я тебя случайно, мне нужно было выходить на той остановке.

Он соврал. До выхода ему оставалось тогда еще четыре остановки, а подняться с места и коснуться этой девушки, якобы случайно, его заставил ЗАПАХ. Это был "запах-сталкер" из детства. Такой родной и привычный там: далеко в прошлом, и жутко неестественный и неуместный здесь: в этом мире, где нет дома, а есть только университет с его душными аудиториями и коридорами, трамвай с его металлическим постукиванием и кожаным скрипом, и общежитие с дурно пахнущей, ужасно неприспособленной кухней, и теплым углом с приятно жестковатым кроватным матрацем в его комнате. Да еще этой вечной напарницей: черной чертой...

Этот запах был настолько знаком и неестественен здесь, что разбудил какую-то внутреннюю энергетическую волну. Именно эта волна столкнула его с места, заставив встать и направиться к источнику. И вот оно, нежное, чуть съежившееся тело. Что он мог ответить впопыхах на ее "Осторожнее, пожалуйста"? Первое, что пришло в голову: "Извините, мне здесь выходить". И чуть погодя, пришла спасительная идея удержать этот запах возле себя: "Вы не могли бы мне помочь?" — "Хорошо, я тоже здесь выхожу" — это звездочкой ворвался ее ответ в его закрытый мир. И следом еще один звук. Чуть приметный. Всхлип. Вот оно. Вот откуда этот запах! Перед ним встала из памяти их с мамой комната, мягкий диван, мамино плечо, запах старого
переплета Гюго "Отверженные". Мамин голос. ВСХЛИП.

Ей почему-то нравилось вести его за локоть. Он не мог этого объяснить для себя, но он это четко чувствовал. Она вела его от трамвая. Куда? Он говорил ей "Налево", "Направо". Хотя тогда был уже дезориентирован и представления не имел, куда они направляются.

Как в дальнейшем выяснилось, она тоже. Только сегодня впервые приехав в Свердловск, она абсолютно не знала расположения улиц. А как долго они потом над этим смеялись! Но почему она решила сойти с ним с трамвая на этой остановке и проводить его, сославшись на то, что ей по пути, она так и не смогла ответить. Он не настаивал. Потому, что ответ он знал. Вернее, не знал, а чувствовал. Да, да, да, ей нужен был сейчас кто-то, о ком бы она могла позаботиться просто для того, чтобы забыть о своих проблемах.

— А как ты знаешь где тебе нужно выходить?
— Очень просто, я помню, что моя остановка седьмая, что трамвай идет до нее двадцать пять минут.
— Так ты что, считаешь минуты и остановки?
— Нет, их считает мой ДИРИЖЕР, мое подсознание. А когда время приходит — подталкивает меня. Пора!
— И ты ему всегда доверяешь!
— Мне ничего другого не остается, если я буду следить за всем сам, я ничего не смогу. Я просто заблужусь, потеряюсь во времени и в пространстве.
— И что, он тебя никогда не подводит?
— Он не может меня подвести!
— Почему?
— Потому что я ему доверяю!
— Так просто!
— Да!

Ее рука взяла в себя его ладонь и сжала ее. Он почувствовал, как усилился поток его тепла. Она впитывала его в себя все сильнее и сильнее. Он не боялся этого. Это доставляло ему удовольствие. Он почти чувствовал, как входит во внутренний мир этой девушки. Девушки, с которой он встречался уже вторую неделю и до сих пор не удосужился спросить ее имени. Девушки, которая ни разу не сказала ему о себе ни единого слова и, которой он раскрыл почти все свои секреты. Он не боялся отдаваться ей. Не потому, что верил ей. Не потому, что его внутренний дирижер дал ему на это "добро". А потому, что он чувствовал ее. Он знал все, о чем она переживает. Пусть это было не на словах, не в событиях и ролях, а в красках и музыкальных перепадах, но это была стопроцентная информация.
Он чувствовал ее.

Что будет завтра? Важно ли это? Придет ли она вновь? Он был уверен, что об этом не знала даже она сама. Он только чувствовал, что сегодня, сейчас он ей нужен. Нужен просто потому, что он отдает ей свое тепло. Просто так. В сознании всплыло квадратное слово: "безвозмездно". Важно другое: теперь он был кому-то нужен. Кто-то может на него положиться.

— А у тебя хороший дирижер! Я бы от такого не отказалась. На него можно положиться! — размышляла она вслух. — Вернее, на вас с ним вместе. Ведь это ты его создал.

Он ухмыльнулся.
— Ты о чем? — спросила она.
— Так, о своем! — ответил он впервые для нее загадочно. Потому что сейчас он наблюдал, как в его мире ТАЯЛА, ставшая ненужной черная черта.

От коньяка слегка закружилась голова. Он привычным жестом поставил фужер на рядом стоящую тумбочку и откинулся на спину. Коснувшись подушки, он ощутил легкий обжигающий поток воздуха, сопровождаемый тихим сопением. В следующее мгновение на его грудь легла почти невесомая теплая рука.

Он все ВСПОМНИЛ. И спокойно погрузился в негу окутывающего сна. Сон обычно приходил для него незаметно. В окружающем пространстве почти ничего не менялось. Вот только звуки: внешние отступали на задний план, а звуки, царствовавшие в его внутреннем мире, становились доминирующими.

"Как видно, жизнь моя приобретает новую систему упорядоченности," — подумал он, спокойно углубляясь в сон. В свой непостижимый мир, который с этого дня встал перед ним несколько иным.

Слева отсутствовала, ставшая было уже привычной, черная черта!