Z 400758172565
41001396421581
Книжная полка
| Главная » Книжная полка » КОПИЛКА КЛУБА (Работы постоянных членов клуба) » Задорожный И. А. |
САШИНЫ ЧАСЫ
Вспоминая героев, будь то озвученная память маршала или солдата, всегда волнуют, заставляют задуматься о том, как же много вмещает в сердце понятие Родина, которая у каждого своя и на всех одна. Тихая деревенька у речушки, поросшей соловьиными кустами ракитника, черемухи, « хуторок в степи» - несколько темных изб под шелестящими кронами вязов, лип, посреди необъятного русского поля, « чета белеющих берез» у входа на древний погост, церковки у речки Колокши ли, Пры, всё это чья - то Родина. И большой шумный город с метро, трамваями, и маленький городок недалеко от речки вроде Рефта или Пышмы – это тоже Родина, выходит, наша с вами колыбель и обитель. А всё это вместе - Отчизна, за судьбу которой каждый в ответе, как и она в ответе за каждого из нас. И когда безымянный солдат, приняв пулю в грудь, попал в истерзанную землю, он, раскинув руки, обнимал её последним объятием, как обнимал мать на пороге отчего дома. Мы все дети одной Матушки. Значит братья мы и сестры. Задуматься бы об этом да жить дружно, одной сплоченной, крепкой семьёй. Не получается… Сегодня я хочу поделиться впечатлениями далеких детских дней, которые пришлись на те годы, недалеко отстоящие от военных. Вспомню о том, что видел, расскажу, как получится, о чем слышал от близких, родных, многих из которых уже нет на этом свете. Я не ровесник военного лихолетья, но через память других – свидетель того тяжелого времени. Как, впрочем, каждый из нас, ныне живущих. Тем более, как знаем, ТА война еще не закончена, ведь прах многих из павших не погребен достойно и праведно, еще разбросаны косточки солдат Отчизны по полям, лесам, оврагам, перелескам и полянам… Было мне в ту пору года три – четыре. Жили мы на втором этаже двухэтажного дома на улице Буденного. Мама держала меня на руках, стоя у окна, за которым было темно. Осенний дождь дробно стучал по стеклу, частые капли его стекали струйками, змеились, извиваясь. В доме напротив лишь в одном окне горел свет. Свет лампочки без абажура освещал просторную комнату.. Посередине её стоял стол, на нем не то мешок, не то большая сумка. Вокруг стола ходила женщина. Тетя Вера, знал я её. Сын её Веня, большой красивый паренёк казался мне богатырем: плечи – сажень косая, курчавые волосы нависли над большими светлыми глазами. Тетя Вера иногда останавливалась, приникала лицом к сумке – мешку, вроде бы даже обнимая его. « Смотри, сынок, как тетя Вера убивается, видишь, плачет». « А почему она плачет?» - спросил, прижимаясь лбом к мутному стеклу окна. « Веня завтра в армию уйдет». « На войну?». 2 Нет, война ведь кончилась, в армию берут его». « Его же там не убьют, что же мама плачет?» « Его то не убьют, а вот папу его убили. На войне…» Тетя Вера, провожая сына, конечно же, вспоминала тот день, когда уходил от неё муж. Уходил, оставляя с сыном дома, уходил, чтобы защитить их от лиха, и как теперь поминаю, и маму мою, и меня, не родившегося ещё… К столу подошел Веня, обнял мать за плечи, она обернулась. Прижалась щекой к его груди, я сын гладил её плечи, волосы…Мама отошла от окна, положила меня в кроватку. « Спи». Хриплый репродуктор в соседней комнате наигрывал какой то удалой марш. Мы часто ходили с мамой к знакомой тете Маше. Жила она вместе с мужем, дядей Ефимом, в небольшом домике на Чкалова. « Чикалова», - говорила она. Дверь открывалась прямо на кухоньку, чистую, опрятную. Стол у оконца и икона в углу.. Ходики тик – тик – тикают, изнемогая под грузом чугунного утюжка, вместо гирек прилаженного к серой цепочке. В комнате диван под зеленым плюшевым чехлом, фикус в углу, койка. На стене фотографии в общей большой раме. Я знаю всякого, изображенного на них. Знаю, что в отдельной рамке под чистым стеклом – Сашин портрет. Саша – это сын Ефима Епифановича и тети Маши. Окончил ремесленное училище, работать в « разрезе» начал. «У него ведь и девки то не было, гармонь, говорит, куплю, играть выучусь, все мои будут», - тетя Маша который раз рассказывает это, но неизменно плачет, заливается горькими слезами. Вместо гармони купил Саня часы. Они висят на гвоздике перед «фоткой», с которой смотрит паренёк в кепке с пуговкой, белая рубашка застегнута на последнюю пуговку.. Часы эти тетя маша заводила трижды в году: в Сашин день рождения, в день его гибели( « зимой убили, поди только снегом засыпали и всё, холодно ему было, ох, сынок, сынок…» и на «Пасху». Однажды часы не завелись. Часовщик починил их, воткнул себе в глаз черный «патрончик »: « Ты, бабка, заводи их каждый день, а то они портятся оттого что стоят». С тех пор часы тикали непереставая. Тетя Маша брала их на покос, и в гости, если знала, что придется там переночевать, « Ефим как доберется до бражки, так за уши его, змея, не оттащишь». Умерла тетя Маша старенькой немощной. Сашины часы она держала под подушкой, заводила их каждое утро, в одно и тоже время. Последним днем покрутила тугое колесико часов, поднесла к уху. Тикают. Посмотрела на фотографию сына, неуспевшего купить гармошку, а значит, и поцеловать девчонку, не успевшего жить – пожить, да чего там говорить! Много ли успел в свои недолгие девятнадцать лет. Успел, впрочем! Успел умереть за Родину, а этого многого – многого стоит. Цена этому – жизнь. Тетя Маша умерла, сжав часы в своей сухой сморщенной ладошке. Так её и похоронили, обрядив в последнюю дороженьку. Мне почему – то кажется, что Сашины часы у нее и там тикают. | |
| Просмотров: 458 | Рейтинг: 5.0/1 |
| Всего комментариев: 0 | |
